всё же утешительно, что мы сейчас (если не в Африке, конечно, и не на Ближнем Востоке) живём во времена фарса, а не фарша.
С другой стороны, если поглядеть на кинозаписи выступлений Муссолини и Гитлера, тоже легко принять за фарс. (Сталин, он тяжеловеснее. На фарс не тянет. Сразу крутит ручку).
albir-а непривитой (непривитый?) грипп. Печальное зрелище. Был вызван Мблою, чтобы вызвать к нему неотложку (она на работе, а мне всё равно, где работы проверять), потому что было у него за 39, но тем временем что-то там из снадобий подействовало, температура спала, теперь ниже нормальной, неотложка обождёт. Могу только пропеть "Прививайся, бабка, прививайся, Любка, прививайся, милая сизая голубка". Скверный грипп в этом году. Кто не привился, Свободные дни начала января. Посмотрели ещё один фильм: феллиниевский «Рим».
Мы его видели почти сорок лет назад, в самом начале жизни в Америке. Теперь ясно, что очень многое тогда было не вполне понято. Возможно, отчасти из-за ещё недостаточного знания английского, да и итальянский, который так и остался недостаточным, я тогда знал ещё хуже, а Ленка вовсе не знала. (Сейчас – титры были нужны, но итальянский звук сильно помогал).
Мы ведь были в почти том самом Риме, в котором происходят последние кадры фильма. Фильм 72 года, а мы были два месяца в 79м, «проходя эмиграцию» - так по-русски называлось ожидание американской визы. Бедная, бардачная, сумасшедшая и совершенно волшебная Италия, абсолютно тогда итальянская и не говорящая на других языках, никаких толп туристов, бесплатный Колизей и Ватикан, трамваи, метро так и не было к 79 году построено, такие же толпы хипушной молодёжи на Piazza di Spagna, всё такое же. Совсем не похожее на сейчас.
Около Термини, там, где сейчас все вывески по-китайски, был рынок – Mercato rotondo, где мы за гроши покупали фрукты и овощи. Выкрики « Tre chili una mille ! » (Mil-llllllllle!) – это про апельсины. Миля - так мы называли тысячу лир - была порядка доллара. (Аспирантская стипендия в Брауне была 600 долларов в месяц, one-bedroom appartment в Провиденсе на первом этаже с видом на стенку - сто долларов). Язык влезал в уши сам, ни с одним другим языком такого не бывает. Ну, правда, я первые недели был уверен, что tre значит не только «три», но и «очень» (как по-французски), но это мелочи: хочешь что-то купить, не знаешь слова, выходишь из магазина и с объектом, и со словом. Мы шли по улице, я увидел громадную киноафишу «Dimenticare Venezia» и спросил, слышала ли Ленка о фильме «Забыть Венецию» - и только потом опомнился: а почему я думаю, что dimenticare – это «забыть»? Но оказалось, что я был прав. Мы поехали в Венецию, по римской привычке я потрогал персик на лотке, мне сказали «Non si tocca» (не трогать), и из меня автоматически вылез ответ «Non si tocca, non si compra» (не трогать – так и не купят), оказавшийся даже грамматически вроде правильным. И так всё время. Человек, сдававший нам комнату во второй месяц нашей римской жизни, знал по-английски слов десять. Но очень был любопытен – хотел узнать, как мы жили в Ленинграде, почему уехали, что собираемся делать. И узнал. Он повторял итальянскую фразу на разные лады столько раз, сколько было нужно, чтобы понять. Такого уровня учителей языка я встретил с тех пор только одну сумасшедшую немку в Виссане около Кале, она из меня вытащила не только ту сотню немецких слов, которые я знал, но и те, которых не знал вроде как. (И ведь ни тот, ни другая не работают по специальности!)
Работало всё средненько. Письма шли невесть сколько (и не только из-за советской перлюстрации – они плохо шли и из Франции), поезда опаздывали, но люди – такой доброты людей я не встречал больше нигде и, к сожалению, никогда: кончилась эта Италия. Мы как-то, позже, но близко к тому времени ехали в переполненном поезде где-то в районе Милана. Он был набит, как когда-то ленинградские лыжные электрички. В коридоре стояли, сидели на полу, свободного сантиметра не было. Но не только все желающие влезали на станциях, но сквозь эту людскую массу желающих покурить пропускали в туалет.
Вот этот Рим – в фильме. Он ошеломляет, но несмотря на автомобильные пробки и аварии, дым на дорогах и на улицах, крики из окон и машин, ресторанные столики в двух сантиметрах от идущего трамкая... - не подавляет совсем, совсем. У меня он вызвал приступ ностальгии. У Ленки – гораздо более смешанные чувства. Жить ведь с тех пор людям стало сильно лучше. Италия была не только бедной страной в то время, это были ещё – хотя мы этого не знали – «свинцовые годы», сочетание полицейского произвола и терроризма, демократия если и не орбановского типа, то вполне эквивалентная. Достаточно сказать, что Франция давала многим политическое убежище. В фильме полицейские разгоняют толпу молодёжи на площади, просто так, чтоб не сидели. Дубинками, как недавно в Москве. Мы видели нечто вполне похожее. При нас вдруг со скрежетом шин подъехало несколько полицейских машин, кого-то уложили на землю и стали бить, у снимавших это журналистов (а журналисты естественно оказывались повсюду) выбили камеры так, что осколки далеко разлетелись. Были ли избиваемые в чём-то вообще виноваты, мы никогда не узнаем, но камеры вряд ли были возмещены. На юге Италии была чудовищная бедность. Так что да, стало лучше. Только вот было волшебно, и перестало быть волшебно. Если б не Феллини в «Амаркорде» и в «Риме», его было бы сейчас не описать. Он сумел схватить.
==========
Приехав тогда в Провиденс, мы захотели посмотреть на центр города. "Вам не надо в центр", сказал наш приятель Марик, живший там уже несколько лет. Мы настаивали. Нас поселили в East Side, где университет, на холме. И вот мы подошли к краю холма - побывав незадолго до того во Флоренции и видевши её с края холма - и посмотрели на downtown Провиденса. Это было сильное испытание.
(Я ещё некоторое время думал, что он называется downtown, потому что внизу).
А потом мы посмотрели на Providence River. Тоже настояли. Сейчас, говорят, её почистили и сделали набережную. Тогда это была коричневая клоака. Тибр вряд ли был чист, но Тибр был рекой. В общем...
